«Парк» культуры и отдыха → Летняя ЭСТРАДА «Театр миниатюр» → О подготовке и проведении конкурса инсценированной БАСНИ
|
Из рабочих материалов научно-методического архива доктора педагогических наук В.М.Букатова |
Фрагмент памятника И. А. Крылову в Летнем саду (скульптор П. К. Клодт, Петербург) |
Внимание. Черновые распечатки диктофонных записей также опубликованы в разделе
«Критика и библиография» на сайте «Лицей»: Lyceum → http://ajupanfilov.narod.ru/
в редакции Алексея Юрьевича Панфилова. Публикацию, которая именуется:
А.П.Ершова, В.М.Букатов. “Нет худа без добра…” (О школьном конкурсе “инсценированной басни”). 1, 2, 3, 4, 5.
открывает: Вступительная заметка. (А.Ю.Панфилов)
БАСНИ: Первый заход // (RU-15;09/2002) Черновая расшифровка диктофонной записи рассказа А.П.Ершовой и реплик В.М.Букатова
— Перед началом учебного года в одной из московских школ узнали, что все должны в сентябре подготовить свои классы к конкурсу басен. Вот ко мне и подошла учительница и сказала: «У нас будет конкурс басен. Что-нибудь вы можете посоветовать?» Ну что такого реального можно предложить? Берём сначала только начальную школу: значит, нужно выбрать какую-то басню, найти такое время, каким-то образом организовать показ инсценировок басен.
– Лучше о своей реакции. Вот к вам подошла учительница и говорит: помогите, а то я не знаю чего делать.
– Я сказала: очень много есть такого, чего можно делать. Можно делать что угодно по этому поводу. Но сама-то по себе я сразу поняла…
– Вы обрадовались или наоборот приужахнулись?
– Конечно, ужахнулась.
хххххххххххх /совещ, инсценир,/
По мнению лаборатории театра Института художественного образования Российской Академии образования, басни отнюдь не являются тем материалом, на котором надо развивать начальные этапы детского театрального творчества. То есть отнюдь и никак. Это плохо и потому, что для детей эта работа слишком трудная. Ну если предположить себе, что они даже художественно читать басню будут. Что басня вообще взрослый жанр. Что вообще это ко взрослым людям относятся. Дети ее и понимать не могут. И то, что эти все поделки из инсценировок басен, это всегда такое антихудожественное, антиэстетическое явление, которое и смотреть-то нехорошо.
– Почему тогда всем нравится делать инсценировки по ролям?
– Ну как вам сказать нравится? Когда на уроке монотонная речь, а говорят: ты читай за слона, а ты читай за моську, вот сидя за партой, не поднимая головы от книжки, с каким-то минимальным изменением интонации, а учитель тебе еще говорит почитать по-другому, это тот минимальный театральный эффект, когда один голос звучит и другой голос звучит. Но, опять же, в опыте работы с детьми на театральных уроках, если предложить им играть эту басню в актерском исполнении или в кукольном, то выяснилось, что дети со своей чуткостью к эстетике, моментально выбирают кукольный вариант. Большинством выбирают кукольный вариант. Потому что в кукольном варианте они не выглядят такими беспомощными, это не так дурно выглядит. Все-таки роль, образ, персонаж — это же не так легко делается. А когда только какой-то там карандаш, ручка и даже кукла неподвижны и только голос меняешь, то это уже чуть-чуть легче. Это просто уже другой диапазон усилий.
ххххххххххх
Ну а вчера в одной из школ собрались учителя начальных классов, которые хотели послушать мои советы по поводу того, как работать рад баснями. Они знают, что им надо приготовить басню. Первое, что я им сказала, что инсценировать басню в прямом виде — это очень вредно.
– Как они к этому отнеслись?
– Кто как. Большинство кивали головой. Но некоторые не кивали, потому что просто не понимают, почему это вредно. Ну просто не понимают, не видят, не слышат. И я им говорила, что пускай у вас будут три рассказчика, если много учить детям текста, но чтобы все-таки был рассказчик, рассказывающий басню. А рядом, параллельно, где угодно любые варианты актерско-театрального исполнительства существовали. Вот эту идейку они усекли.
Вот я когда вчера с учителями работала в школе, я сказала, что, Я сказала учителям вчера на совещании, что начнете с того, что выберите морали из басен известных и посмотрите, на какие морали дети откликнутся, по поводу каких моралей они могут сочинить свои истории. Потому что «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна, и все не впрок, и в сердце льстец всегда отыщет уголок…», я не знаю, с какого возраста дети поймут эту идею. Для взрослых это совершенно понятная и смешная история. А для детей, я думаю, она чужда. А «Стрекоза и муравей» — то же самое. Она тоже совсем не простая. «Вот ты пела, это дело, так поди же, попляши!» Мне показалось, и учителя закивали буйно головой, что для них только понятно «У сильного всегда бессильный виноват. Тому в истории мы тьму примеров слышим. Но мы истории не пишем, а в баснях так об этом говорят»… И тогда история волка и ягненка, может быть. А уж: «ты сер, а я приятель сед…» Ну как им это понять? Разве это мировое зло или зло, обман, хитрость. Ну это же совершенно не их детский опыт. Поэтому опять вранье с баснями. Ну как их проходить? Значит, наши две зацепки, что не все написаны и соответственно можно туда прикладывать свою собственную голову…
– А давайте сейчас еще раз отвлечемся и подумаем о самих этих конкурсах. Вот с чего это вдруг? Если, скажем, у нас в институте давно известно, что это антипедагогическое, антихудожественное, то кто же тогда это объявил?
– Ну если бы знала.
– Мне кажется, что все просто исходят из своих воспоминаний. Мы учились, нам было весело в классе, а у нас там инсценировали басню. Ну как инсценированная песня. То давайте объявим, глядишь, будет лучше. Чего-то начнем делать.
– Ну, может быть, так. Но поскольку сейчас уровень честности повышается, ответственность за свои слова и как бы считается, что то, что ты говоришь, соответствует твоему культурному уровню, а не тому, что тебе велели. Твоим запросам, художественным, эстетическим, нравственным.
– И поэтому учителя собираются выполнять, но собираются выполнять так, чтобы самим стыдно не было?
– Нет, учителя собираются, как всегда, отделаться. Ну надо, ну выставим. Ну у той лучше, у этой хуже.
хххххххххххх
– Вообще если в классе делать, то есть не на конкурсе, то, наверное, легче что-то выдумывать полезное? А как только конкурс, то здесь…
– Нет, Вячеслав Михайлович. Мне просто кажется, что общая театральная культура нашего учительства и возможность… Ну что такое ставить с детьми спектакль? А она на таком низком уровне находится. Вот с чего мы с вами начали? Вот мы сейчас прочитаем отрывок из «Грозы», вот ты будешь читать за этого, ты за этого и так далее. Всё!
– Александра Петровна, уровень наших учителей на несколько голов выше, чем уровень американских учителей.
– Нет, просто они у нас энтузиасты, наши учителя. Они всегда готовы все ставить и все решать. Но на самом-то деле, если все-таки говорить о театральной чуткости, чуткости к театральному искусству… Смешно же делать конкурс по живописи людям, которые никогда ничего не рисовали. Ну просто рисовать не умеют. Но можно. Ну тогда и надо придумывать такие методики, при которых исполнение детьми рисунков этот учитель, который никогда в жизни не умел рисовать, не испортит. А с театральным-то делом получается так, что учитель всегда вмешивается в это дело. И вместо самобытного театрального детского творчества, которое, я теперь точно знаю, реально возможно и вполне осуществимо, они делают из них ту банальную, скучную, непоправдашную ситуацию. И некоторые этого даже не замечают. Вот там вопрос возник: неужели дети сами будут играть? а нам что же им не показывать? И даже до того, как я успела открыть рот, там Нина Федоровна сказала: да нет, ну конечно с нашей подачи. Просто она совершенно уверена, что как она покажет, так они и будут играть. А что это даже непохоже на то, что она им показывает, ну сами понимаете…
– То есть она покажет плохо, а они увидят и еще сделают плохую кальку.
– Ну даже если она покажет хорошо. Даже если она покажет, что она всерьез задумалась. А они повторят ее движения. Но движения же не будут равны действию, даже если они повторят, уже не говоря о том, что они и не повторят.
– Обычно показывают что? Громко читать и членораздельно.
хххххххххххххх
Закончилось тем, что как бы несколько удовлетворенные, что Александра Петровна велит рассказчика и исполнителя, они ушли, а еще одна учительница рассказал подробный план. Я сказала, что самое главное, чтобы они друг к другу ходили, помогали, советовали, чтобы между собой посмотрели все это. Она сразу предложила себя завтра на то, чтобы к ней пришли, посмотрели, и рассказала план. И мы немножко с ней обсудили. Она «Квартет» собирается делать.
– Они это будут делать после уроков?
– А это кто когда может и хочет. Это в разных классах по-разному. Там, конечно, как и в каждой школе, есть такие крепкие учителя, которые знают где, что и когда они сделают. И более скромные учителя, как бы не умеющие это делать, которые не очень хорошо знают где, что, когда и как они это сделают. И уровень, что они слышат, разный.
хххххххххххххххх
Вот учителя спрашивали: а как нам быть с баснями. Вот посоветуйте, как нам ставить. Кто отобрал уже басни, кто не отобрал. И тут я выступила с тремя советами. Во-первых, не делайте из басен пьесу. Басня этого не терпит. Пусть у вас будет настоящий рассказчик. А вот кто такой этот рассказчик: лиса или ворона… Ворона рассказывает о том, как ее облапошили; лиса рассказывает о том, как она ворону облапошила; мать ягненка рассказывает, как несправедливо волк поранил ее любименького, маленького, хорошенького сына, как история была, свидетелем этого рассказа она была. Обязательно сохранять рассказчика. Целиком чтобы текст басни был. А что делать всем остальным? А вот все остальные могут делать что угодно. Ну например, говорю, первоклассники могут сходить в зоопарк и потом сыграть всех зверей, которые участвуют в басне. По наблюдениям только, разумеется. Не по штампу, что такое зайчик и что такое мишка, а по тому, кто такой медведь, лиса и заяц. И это не потому, что это нужно для воплощения идеи басни, а потому что это полезное театральное… Уж раз детям выступать, то их выступление должно быть связано с познанием действительности, а не навязыванием шаблонов на действительность.
– А при этом тогда что? Один читает басню, а все другие не показываются?
– А это мы еще как бы не говорили.
– А у них вопроса и не возникло?
– Нет, ну, может быть, я тут и пояснила, что вот если басня будет про медведя и обезьяну, которая смотрит в зеркало, то, значит, полкласса играет медведя, полкласса — обезьяну, а кто-то один читает текст — по книжке или наизусть, или три человека по очереди. В общем, они читают текст. То есть снять вот эту драматизацию басни. После этого зашел разговор об актуальных баснях для возраста. Я им предложила выбрать такие морали, которые для детей доступны.
хххххххх /рек. лаб./
Поэтому и лаборатория театра прикладывала как бы голову к тому, что же делать с баснями. И первым шагом в этой работе с баснями было: все ли написано в басне, как ее читать? Это был первый вопрос, который можно было задать во втором классе. И у детей достаточно быстро возникла идея, что не все написано. Не написано: тонким или толстым голосом говорит, — сказали они. Ну а дальше их немножко нужно было подтолкнуть к мысли, что вообще неизвестно, как — принял муравей стрекозу или не принял? Он ее выгнал или он ее принял? И они тоже поняли, что это проблема. Что в басне этого не написано. Это вообще проблема, которая в герменевтике-то связана: что написано и что мы подразумеваем и читаем. И следующий шаг был, тоже такой, очень обогащающий басню, — это читать басню от лица персонажа. Опять же «Ворона и лисица». Потому что если это рассказывает лисица о том, как она облапошила дуру и как, в общем, легко — подольстишься и получишь всё. Ну и что? Это нормальная мысль. И, наоборот, ворона, которая рассказывает, что вот надо же, бывает тебе везет, а ведь у тебя всегда выманят изо рта этот кусок важный.
– И тогда мораль в чем? Если лисица рассказывает все слова басни, написанные Крыловым, о том, как легко облапошить…
– Торжество, конечно.
– И как тогда быть с моралью? Мораль в чем? В позиции исполнителя?
– Тут следующий вопрос встает.
ххххххххххх
Потому что из всех сложностей, если ищешь нормальный выход, то, может быть, вообще родится что-нибудь хорошее. А во-вторых, ну раз он уже объявлен! Вот если бы кому-нибудь пришло в голову сначала посоветоваться со специалистами: объявлять ли конкурс? Потому что конкурс чтеца, как вы знаете, он тоже существует, он очень распространенный. Ну и каждый на своей страх и риск готовит чтеца. Это такая классика. Как и конкурс театральных коллективов или танцевальных коллективов. Ну вот зачем конкурс? Выставки бы, фестивали, слеты, показы, в гости друг к другу, объединение. Зачем конкурсы? Насколько я знаю, организаторы этих фестивалей, они уже давно избегают понятия первого и второго места. Потому что настолько несравнимые условия, настолько несравнимый уровень педагогов. Кому как повезло. Ну есть хороший педагог по искусству театральному, есть не очень хороший, но доброволец. В общем, вроде бы полезно чем угодно заниматься. У нас в школе мы стоим на такой позиции: самый хороший учитель, и вы самые счастливые дети, что у вас получается, то и замечательно получается.
И тогда давайте перечислим вообще все возможные варианты, что можно делать с баснями. Вот начальные классы. Один из вариантов, что басня даже не читается. А просто все выходят, изображают каких-то животных, какие-то сценки, а зрители отгадывают, по мотивам какой басни… Кто отгадал, тому шоколадка…
– Значит, это один вариант. Второй вариант — это рассказчик другой. То есть вся басня читается, но она читается не от лица автора, а просто рассказывается, а она рассказывается от лица кого-то из персонажей. Ну если, например, представить, что лиса прибежала в нору, где все остальные лисицы облизывают себя, спят, куражатся, играют…
– Тогда опять-таки, тогда от класса выставлять: одну и ту же басню читают два-три раза, чтобы было видно, что это действительно какая-то изюминка, что это рассказчик поменялся. А читают разные люди или один?
– Разные, конечно. Одна компания — лиса пришла к лисицам. А другая компания — ворона прилетела к воронам. По-моему, разные вещи. Третий вариант — это за счет костюмов. Басня читается, я не знаю по-разному или одинаково, но первый раз муравей — нищий, а второй раз муравей — богатый. В пристройке снизу и в пристройке сверху.
– А рассказчик все равно читает полный текст, а они показывают пантомиму и по-разному одеты? И рассказчик соответственно должен читать по-разному. Это тогда разные рассказчики?
– Разные.
– Разные рассказчики и разные костюмы.
– Мне-то представляется, просто на опыте работы с баснями еще во втором классе на уроке чтения, что когда басню «Лебедь, рак и щука» детям рассказывает тот, кто считает, что прав лебедь, он в одной фразе звучит не так, как тот, кто рассказывает, что прав рак, и как тот, кто рассказывает, что права щука. И вот это отличие — поймать о щуке, раке или лебеде ты рассказываешь, то есть три раза прозвучала басня, и если ты внимательно слушаешь речь, ты понимаешь, кто считает себя правым. И для актерской техники, и для зрительской культуры это очень важное умение, уж если мы говорим о представлении басни, не чтении ее с листа, а звучании.
– А средняя школа. Что можно еще предложить?
– Да то же самое, ничего другого. У них просто набор басен, я думаю, может быть другой. Потому что все-таки в начальной школе очень маленький диапазон, там совсем мало басен. Ну вот «Слон и моська». В средней школе она гораздо более четко понимается. Там другие интонации находятся для рассказа. Это же прожить надо, ну как маленький ребятенок это сделает? Он не понимает этого значения и смысла, по-моему. Или «Кукушка и петух». Если бы с возрастом росло количество басен, которые представляются мне актуальными и смешными, это же было бы, конечно, лучше. Переосмысление старых басен, которые ты знаешь наизусть, и прибавление новых. Потому что басни — это ведь действительно шедевр. Об этом мы с вами уже говорили. Такие маленькие шедевры.
хххххххх /Водовозов, анекдот/
Вспоминается мнение Водовозова, которое увековечено в книжке Вготского «Психология искусства». Он там ссылается на его мнение, что до революции Водовозов выступил с требованием изъять басни Крылова из всех школьных программ, потому что они приучают детей к вранью. Вот все дети на стороне стрекозы ( «Стрекоза и муравей»), а учительница говорит так, как надо, что стрекоза плохая, а муравей хороший. «Ворона и лисица». Все на стороне лисицы, а говорят, что лиса неправильно поступила, нехорошо так поступать, хотя сами они думают, что ворона — дура набитая. И вот при этом Водовозов вроде как чутко ухватил вот эту тенденцию учительскую — назидание, а чисто эстетическая проблема — это, конечно, полный тупик. Это учителя не понимают специфики басни. Они, конечно, очень сильно огрубляют басню. И расплата в том, что получается, что дети, когда еще маленькие, басен не понимают, им вроде бы басни нравятся, как только чуть подрастают, то басня — это вообще мертвое произведение. Там только назидание. И поэтом читать, это… И когда старшеклассники готовятся поступать в институт, то самая большая проблема — читать басню, потому что ее стыдно читать, это все нехорошо. И это расплата за то безобразие, как у нас в школе учителя не понимают эстетики басни и сами в этом ничего вообще живого, хорошего, эстетического не видят, кроме назидания.
– А тут еще добавляется, как литературный жанр это убивается, а тут еще и сеется театральная жуткая безграмотность. Потому что все-таки это же образ играть целостный, хоть медведя, хоть кого. Это штамп медведя, штамп лисы. Что лиса хитрая.
– В басне ведь еще есть и рассказчик. Вообще там несколько образов. И как только мы разбиваем на инсценировку несколько, то, по-моему, там все рассыпается.
– Ну ведь правильно. Не так трудно увидеть аналогию басни с анекдотом, но ведь анекдоты не разыгрываются, это только Ильченко и Карцев разыгрывали анекдоты. И не все, и не всякие. Но вот образ человека, который попал в анекдотическую ситуацию, это как бы дурак с дураком встречаются или умный с умным, но которые друг друга категорически не понимают. Но это только очень большое мастерство позволяет это играть. А все остальное получается очень дурно. И вот там вранье-то трижды получается. Во-первых, кто хороший, кто плохой? Что хотел сказать автор? И вот — мы поставили басню. Тебе нравится или не нравится? Это просто не может нравится. Поскольку басни давным-давно, как только работаешь в школе, так обязательно попадаешь в басни, потому что они на среднем уровне в школе всегда есть.
ххххххх /урок, Квартет, Кот и повар/
И вот вчера я была уже на уроке в четвертом классе, где была последняя как бы проба пера. Просто урок театра, и на уроке театра, который там в той школе заведен, они играли басню. Значит, класс был разделен на три группы. Трем группам были выданы басни, первый раз в жизни ими читаемые, хотя не все, потому что «Квартет», «Кот и повар» не могут быть в четвертом классе, уже не первый раз, вот сказать не могу, но одна басня точно первый раз, это хозяин в беде, у него что-то сгорело, а ему советы давали, как ему быть. И вот предлагалось им сыграть. Значит, во-первых, действительно, правда, по книжке, но басню читали. Это такое облегчение. Это сразу вместо такого нехорошего детского кривляния, нехороших потуг и порчи хорошего литературного материала, но никак не исполненный, ну хотя бы целостный литературный материал — послушали просто текст Крылова, и то хорошо. А в это время на сцене происходило в каждой из трех групп разное. Урок был построен так, что основная группа на сцене, а все остальные стоят полукругом и смотрят. Потом все в этом полукруге по очереди говорят: что не поняли, кто-кто был? Ну про чтеца не говорят, он читал. По 6 человек приблизительно в группе было. Я понял, что это был крестьянин, а это был любопытный, а это был просто внимательный слушатель, а это еще что-то…
– При этом они действовали в соответствии со словами, которые читал чтец?
– Там это было очень по-разному.
– Они могли что-то делать? И это могло вроде никак не соотноситься?
– Причем опять возник тот же самый замечательный эффект, что дети видят или придумывают, что они видят не то, что они видят на самом деле. То есть дети среди зрителей, которые говорят: мы ничего не поняли. А есть, которые говорят: а я все понял. Для взрослого человека там, конечно, можно было ничего не понять. Там только можно было придумывать про то, что видели. Самый такой любопытный вариант показали те, которые играли басню «Какой-то повар грамотей однажды побежал в кабак…» Вот они сыграли это. Им сказали, кто чего понял. Поняли, что вот это поваренок…
Там эта басня начиналась с того, что прибежала девочка, что-то на сцене происходит, кто-то там шевелится еле-еле, Потом входит человек и говорит: «Ой, что было-то!» И начинает рассказывать эту басню, читать по книжке. Как будто только что она узнала эту историю и рассказывает, что было. А по технике урока, сначала зрители рассказывали, что они видели, а потом дети рассказывали, кого они играли. И, конечно, тут разница была прелестная, плюс-минус километр, как вы говорите. Некоторых поняли, а некоторых нет. Это такая задумка театрально-исполнительской культуры. Ведь когда тебя абсолютно понимают, может быть, ты уж что-то шаблонно делаешь. Поэтому если я буду будто бы я в котле кручу ложкой, то, может быть, конечно, все поймут, что я что-то варю, но это будет типичное обозначение, потому что, как у меня будет склонена голова, я что, промешиваю тугое, трудное или я просто так песню слушаю. В конце концов дети нам объяснили, что они хотели, чтобы поварята слушали историю старшего повара, который в соседней поварне узнал такую историю. А почему непонятно было, что вы — поварята? Ну потому что вы делали что-то непонятное. Надо делать что-то другое. То есть мы перевели, в общем, вполне пристойную ситуацию. Ну представляете теперь, если одеть на них белые колпаки, белые фартуки и каждому из них придумать какое-то примитивное кухонное занятие, то они могут с большим интересом слушать эту историю.
– А еще лучше с натуральными предметами: чистить картошку, кто-то крошит винегрет. И тогда действительно и слушают, разинув рот, и это пойдет на ура.
– Басня «Квартет» была. Там они что-то пытались как бы реагировать и пищать. Вот у них было то предложение, которое я давала, что мартышка-то может разговаривать с ослом, но не словами басни, а просто мартышка пихает осла и чего-то ему дает, или перетаскивает его, пересаживает. То есть не говорить слова, а играть этот сюжет… Ну у них была эта попытка, ну, разумеется, она не была выразительна и хороша. Она не была хороша, потому что сыграть мартышку, да еще играющую на скрипке… Там очень смешно было, что там стоял в стороне мальчик, вот в этом квартете, и то ли он крылышками помахал или он чирикнул, я уже забыла, и зрители сказали, что здесь ворон или ворона. В общем, они там что-то такое придумали, что понять было нельзя.
– А класс решил, что вот из этих трех эскизов какой лучше?
– Нет, нет. Все это, если говорить честно, было недоделано. В конце концов мы с одной учительницей поговорили, что лучше было бы взять один из эскизов и его доработать. Но не успели. Успели только посмотреть эти три эскиза и поговорить, кто что сделал. То есть это недоделанная работа. Но эта работа в том направлении, которое может дать хороший результат.
ххххххххххххххх /квартет/
Потому что вот эта О.И. что придумала? Что играет настоящий оркестр, а все звери сидят и слушают. А некоторым показалось, что это так легко, что они натаскали своих инструментов и давай играть квартет.
– А где же настоящий оркестр она возьмет?
– Вот она собирается. Естественно, на память физических действий. У нее дети будут играть как настоящие артисты. И все будут млеть, кроме некоторых наглецов, которые будут сидеть и думать, что они сейчас сыграют то же самое. Ну что ж, это уже хорошая задумка.
– Нам остались всякие советы, как можно сделать?
ххххххх /листы и кор/
Мне вчера так и сказала одна: а я буду делать «Листы и корни». Мальчики у меня будут корнями, девочки у меня будут листьями. А девочки любят выпендриваться, показывать, какие они хорошенькие, а с мальчиками мы договорились, что самый главный смысл в них. Ну вот жуть же! Уж там какие советы театральные, как можно выйти из этого трудного положения, это уже приходится думать. А на самом деле, почему такое?
– Это сначала идея конкурса? Вот вы против этого конкурса? Но вы же даете советы, как все-таки выйти, с чем выйти. Почему? Потому что как бы хорошо, что есть препятствия.
ххххххххххх
– Ну вот у нее будет басня «Листы и корни». Так она говорит: а разве мы не красивей всех? Я говорю: ну а что такое хвалиться, Нина Федоровна? Вот Нине Федоровне, простому человеку понятно, как люди хвалятся. «Да разве я не красивей всех?» И вот вам, пожалуйста, лживая интонация, лживая мимика, лживая пластика — всё. Так называемая — хвастливая. То есть вот такой банальный путь.
– И дети, допустим, еще до этого не доросли, чтобы понять, что это и есть хвастливость.
– На самом-то деле дети уже хвастаются и в первом, и во втором классе. Но они только не такими интонациями хвастаются. Если у них это есть, то это же очень красиво выглядит. Ведь похваляющийся ребенок — это же милое зрелище. А то что сделают на сцене похваляющиеся листы за свою красоту, это будет смотреть страшно и слушать будет противно. И почему это не сделать по-настоящему?
хххххххх /стр. и мур./
Я помню, как в студии у нас с баснями однажды использовали. Это вот «Стрекоза и муравей». И я вам рассказывал, что пели просто на разные мотивы. Пели как хор Александровский, потом пели как оперетту, и пели как арию Мефистофеля…
– Ну понятно, значит, совратил ее бес, и стала она прыгать…
– Мне кажется, что в таком варианте это действительно интересно. Но эта выдумка. Это просто музыкальный руководитель подбирает. Собственно, творчества детского, по-моему, очень мало.
– Если как развлечение, эстраду, конечно, из басен это можно делать. Но это же маненько и убийство басни будет одновременно. Это будет просто эстрадный танцевально-музыкальный номер. Даже то, что вы рассказали, представит себе, что стрекозу совратил нечистый, вот он ее завел на этот неправильный путь…
БАСНИ: Второй заход // (RU-18; 10/2002) Черновая расшифровка диктофонной записи рассказа А.П.Ершовой и реплик В.М.Букатова
– Давайте начнём с краткого повторения основной идеи рассказанного прошлый раз. В чем она заключалась?
— Идея работы школьников в классе с учителем над инсценировкой басни заключалась в том, чтобы не разрушать авторского текста, чтобы изображающие какие-то персонажи дети не были иллюстрацией к реплике, чтобы ребенка не прицеплять к реплике. «Красиво ты живешь, любезная сестрица», — сказала, вбегая к крысе мышь. Эту идею, которую уже можно было в моей школе, она — о, счастье! — нашла отклик в сердцах учителей. То есть как бы поверили они. Ну не первый год мы с ними работаем, и они выразили доверие. Только два учителя пошли по пути прямой инсценировки, вот как раз — «бежала к крысе мышь». Ну вот, пожалуйста, две девочки и чтец. Ну хорошо, девочка как-то изображал мышь — ну так скучно! А все остальные классы все-таки пошли по пути нормального рассказчика, только — кто, кому, где, чего, зачем и почему. И тут оказалось — замечательные выдумки и фантазии. Самая простая выдумка была, когда звери на опушке собрались, и звери слушали рассказ, как заяц-хвастун ушко у медведя утащил. То есть они вообще не играли эту историю — ни охоты, ни дележа, ничего. Просто пришли на сцену много разных зверей. Это был 4-й класс.
– Они как-то переодевались?
– У них были элементы костюмов: какие-то штаны, кофты, маски.
– Они вывалились на сцену, сделали кружок, и заяц начал хвастать?
– Они выходили на сцену по очереди, и все они были разными зверьми. И поэтому за ними было интересно смотреть. Это скорее наблюдение за зверьми было. А потом один рассказчик рассказывал.
– Это как-то под музыку делалось или в тишине?
– Нет-нет. Это все было в тишине, без всякой музыки.
– Зал как на это реагировал? Вообще, зал был полон?
– Нет. Это был конкурс внутришкольный. И они был разделен на две части. В одной компании были 4-й и 3-й классы, а в другой компании — только 2-е классы. Это как бы по расписанию так не совпадало.
– А сами исполнители сидели в зрительной зале?
– Да.
– То есть, значит, зрители были?
– Да. Зрители были. Причем, все понимали, что они сейчас будут показывать басни. И были зрители, у которых было задание делать фотографии с этих показов. То есть изображать моменты какие-то. Это были 7-е классы, сидели в глубине. Дети вытащили бумажки. Выяснилось, кто, какой класс за каким, и они начали показывать. Один класс показывал две басни — вот этот 4-й. А другие классы по одной басне. Но главное, мне больше всего понравилось, вот это чувство театральной культуры исполнительской появилось. Не просто обозначение: вышел на сцену, что-то такое поговорил с выражением на лице, и ушел — и это вот театр. Нет. Вышел зверь, как-то сел, а потом начал слушать рассказ. Рассказчик-ворон прилетел, в пончо маминой, махал руками, не знаю, кто это был — девочка или мальчик, — и очень пристойно рассказывал басню. Сел в углу как бы так по диагонали.
– А басню какую?
– А вот «Заяц-хвастун».
– То есть это не заяц рассказывал, а ворона рассказывала?
– Рассказывала ворона про зайца. Это были живые дети на сцене. Второй был вариант — это «Квартет» была басня. Значит, сначала вышли полкласса на сцену и был оркестр — они были все с инструментами, сделанными из бумаги: виолончелью, скрипкой. А у кого вообще на память физических действий — пустое место было вместо инструмента. Но был дирижер в парике, он махал руками. И музыка, естественно, — был включен, по-моему, Моцарт в магнитофоне. Довольно долго, надо сказать, это было, но все равно, мы видим живых детей, которые будто играют на скрипке, без всяких претензий. И зал это смотрел. Ну с точки зрения режиссерской, это было, конечно, очень длинно, долго, нельзя так долго. Но они играли. После этого они раскланялись. Мы им похлопали за этот оркестр. Оркестр ушел. И тут выскочили на сцену звери, которые пищали просто, издавали звуки. Они междусобойчик какой-то устроили, и тут включился рассказчик, что «проказница мартышка, осел, козел и косолапый мишка задумали сыграть квартет».
– Он по микрофону читал?
– Нет. Довольно громко.
– Он перекрикивал их там хрюканье?
– Нет, они тише кричали. Вообще там все эти басни, все эти инсценировки, конечно, можно доделывать, конечно, это далеко не совершенный вариант. Но что можно хотеть 23 сентября после начала учебного года, получив такое по голове? Но сама по себе идея была хороша. Потом эти звери между собой спорили, но меньше чем надо спорили, не было у них такого скандала. Потом они начали что-то делать с инструментами. Они их достали как-то — они их вырыли из-под земли, из-под кулис достали, поиграли, попересаживались, а потом птица сказала: «А вы как ни садитесь…» И тут опять вышел оркестр и опять зазвучала хорошая музыка. Вот такая была задумка.
– «А вы, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь» — после этого вышел оркестр?
– Эти ушли, побитые, несчастные. Скорее вышел дирижер, оркестр вообще все время стоял, не уходили дети со сцены. Меня, как человека, занимающегося театральным воспитанием школьников, очень радует, когда на сцене много детей, когда все дети, и когда они не зашорены взрослым заданием, когда они не прицеплены к костюму, когда они не прицеплены к авторским словам, которые им чужды. Так вот, значит, басня у нас вышла в победители и вышла басня в победители «Листы и корни». Но она только была уж совсем решена ну несоответственно что ли. Там вышли мальчики, легли на пол, как ковбои в американских фильмах — шляпа на лицо, ноги скрестили и легли. А потом вышли девочки в разных бальных платьях, плясали, танцевали, и маленько по ролям, конечно, они говорили. То есть они хвалились, а корни им сказали: «Чегой-то вы тут хвалитесь? Мы тут главные». Но настолько было непонятно, почему они главные — те, которые лежат, а те, которые пляшут, — не главные. Но для учителей, привыкших к инсценировке басен… Опять же очень много народу было на сцене. Опять почти весь класс.
– На всех произвело впечатление, что это настолько непохоже?
– Да-да. Ну по существу, как бы трактовка басни, содержание басни и ее воплощение уже никого не касалось. Значит, один класс — там просто прочитали басню. Все слушали, как один читает басню. Ну настолько никак! И слушали никак, и читали никак. Ну вот и все наверное. Четыре класса было.
– Это вы про четвертые.
– А вторые классы как раз пошли по пути изображения действующих лиц. И это было очень бедно. Это эксплуатация детской подвижности. Это вот как раз, когда взрослый хочет скушать ребенка — пусть ребенок перед ним покривляется. Это не смелые дети, которые что-то такое сляпали, а вы уж ешьте, что они сляпали. А здесь — ребенок, сделай мне хорошо, сделай, как я это все представляю. И там были две работы вот такие — никакие, с действующими лицами. А одна работа была очень сложная. Я даже не знаю басня Крылова это была, что-то там была какая-то очень сложная история, какие-то фанфары. Но, честно говоря, я даже не поняла, но зато народу было много, но непонятно. Но все равно, ведь непонятно по тому, что учитель делал. Это учитель сказал: здесь вы это сделайте, здесь вы это сделайте. А поскольку учитель — никакой режиссер, поэтому все это вместе: и слова непонятные, и говорят непонятно, и делают непонятно что. Потому что когда звери слушают басню, я слышу басню и вижу, что какие-то звери что-то слушают. Мне этого достаточно. Когда оркестр играет, и дети опять же что-то делают, это тоже для меня более-менее понятно. А когда все это разложено, как монтаж… Это все-таки хорошо, что они делают разное, а не просто иллюстрируют. Ну так что я была очень глубоко удовлетворена работой учителей школы, их смелостью, движением в этом направлении. То есть, по-моему, это действительно шаг к театральной культуре.
– Реакция учителей на тех, кто отважился сделать шаг в неизвестное?
– Там вообще очень доброжелательная атмосфера учителей друг к другу. Там была такая в жюри учитель старших классов по литературе. Она настолько примитивно и, я бы сказала, нагло воспринимает все это прямо с места вслух: вот они — хорошо, а вот это мне непонятно, — ну как бы, не стесняясь, судит. Но вот мы, в конце концов, под моим давлением решили всех участников наградить, а второй диплом дать за эту непонятную басню, но массовую, и три лауреата, которые при желании, если они хотят дорабатывать, то с помощью специалистов доработать эти инсценировки и выставлять их в район. По-моему, для учителей это еще ничего не значило. Никакого — ни зрительского, ни исполнительского — удовольствия там еще не возникло.
– Кстати вот эти листья и корни. Там девочки в бальных платьях кружились, и они текст произносили или рассказчик?
– И рассказчик был, и они. Листья перед ними похвалялись. «Как мы хороши», — говорила одна девочка.
– То есть часть — это инсценировка по ролям, а часть — рассказчик.
– Эта история все-таки была по ролям, только непонятно, что делают корни? Эти пляшут, красуются, а корни-то что делают? Лежат просто. И что к чему? Это, как у Крылова, все сочувствуют листьям, конечно. Кто ж корням-то будет сочувствовать, которые тут еще лежат? Не вороне же сочувствовать, которая сыр отдала, а, конечно, лисице, которая хитрая. Так что этот номер удался по нечаянности. Ну вот когда классный руководитель, учитель начальной школы делает с классом работу, у него художественной вообще задачи не стояло. Он организует зрелище на свой вкус и лад.
– По-моему, хорошо, что художественных задач нет, потому что как только он начинает организационные задачи принимать за художественные, то это…
– Так он это и принимает. Художественная задача была у одного человека, который делал оркестр. Там это была идея представления, что вот есть настоящие музыканты, а есть ненастоящие, вот мы можем сыграть и это, и это, вот у нас может как-то получиться. Там была какая-то погруженная в жизнь правда. Так вот, кстати, такой пример. Я им организую, я им велела, мы тут вместе придумали, что он тут подпрыгнет, а тут ляжет, а тут встанет, а этот дунет и так далее — мы все вместе придумали. Ну, ребята, делайте! Сделали.
БАСНИ: Третий заход // (RU-19; 10/2002) Черновая расшифровка диктофонной записи рассказа А.П.Ершовой и реплик В.М.Букатова
— Итак, возвращаюсь к конкурсу басен в школе. В начальной школе события развиваются таким странным путем. После того, как во всех школах округа прошел этот конкурс, все округа Москвы (собранные я не знаю где) тянули жребий, какой округ какую басню делает. И чтобы победить теперь в округе, а не в школе, нужно представить басню. Так вот этому округу (или, может быть, отделу округа, этой части округа) досталась басня «Ворона и лисица». И вот наша школа и какая-то другая школа, и третья школа теперь должны показать инсценировку басни «Ворона и лисица». Решением администрации школы, в отличие от нашего решения жюри, они все-таки выставили, как победителей, два класса, а не три, как мы выставляем. И это очень разноуровневые работы.
— Поподробнее, пожалуйста. Повторения для читателей выгодны…
— Одна как бы идет по существу басни. Это басня была «Квартет», в 3-м классе. А другая «Листы и корни», которая была в 4-м классе. Это просто небо и земля. По-моему, я рассказывала подробно, что там бездельники корни и танцующие листья — как бы никакого чувства юмора басни не было. Так вот теперь эти два класса готовят «Ворону и лисицу». И со мной вчера обсуждали обе учительницы, как это делать. С одной учительницей моей, О.И., с которой мы работаем подробно, мы это делали в классе и увидали, что это очень здорово звучит и выглядит. А в 4-м классе мне рассказывался сценарий, что вот совершенно неговорящие дети будут стоять деревьями, елками, ель, на которую взгромоздится ворона. Я быстренько говорю: ну ворону, такую куклу сделайте на палке. «Нет, у нас девочка будет вороной», — сказали они. А тут у нас будут цветы, а тут у нас будет ежик, хотите тут охотник с ружьем пойдет, какие-то следопыты пойдут, ворона будет летать, потом лисица пробежит. Я говорю: ну тогда давайте, чтобы охотник завтракал… «Ангелы у нас еще должны быть. Их Бог послал. У нас костюмы хорошие есть для ангелов». Я говорю: ну давайте, охотник сидит завтракает, а ему тут ангелы мысли отвлекли, он сыр-то и забыл на месте, тут ворона подлетела, сыр забрала, и вот все получилось, как надо.
– Ну ведь эту историю взрослые учителя придумывают. А как сделать так, чтобы ученики ею воодушевились?
– Это как раз тот класс победил — в жанре этого класса работать вот так. То есть они, конечно, вместе сочиняют сценарий. То есть кто-то из детей поднимает руку, я это тоже видала вчера в 5-м классе. Ну, в общем, поднимает руку и учительнице рассказывает, что он думает. А учительница растет сама над собой и развивает свой театральный уровень со своих детских представлений. Так что это они сочинил все вместе, вот этот сценарий. Но ведь учительница его все-таки собирает, это не то что дети представляют.
– Ну это уже нормальная судьба этих школьных победителей? Если вы победили, то теперь уже слушайтесь режиссерских советов?
– Это 4-й класс. Это там такая особая ситуация. А с ОИ… Как раз она-то была в полном недоумении, в полном тупике, они ничего не придумывала, и вот давайте, Александра Петровна, попридумываем. От школы будут выставлены два класса. Два спектакля по басне «Ворона и лисица». Надо сказать, что я была неподготовлена к этому моменту. Нет чтобы недельку подумать, помучиться, попридумывать. Мне говорят: обязательно приходите ко мне на урок чтения. Пришла. Оказывается, она-то была в полном недоумении, в полном тупике, они ничего не придумывала нужно басней заниматься. Поэтому вынула то, что было готово в кармане, это рассказ вороны и рассказ лисицы. Сначала мы учили басню. «Кто не уверен в басне, выйдите к доске». Вышли 5 человек, потом 10 человек. «Идите, учите друг друга». Они пошли, без книжки поучили. А с теми, которые уверены, мы разобрали, сколько там событий.
– Это вы так говорили: кто не уверен? Или учительница?
– Ну начала-то я, конечно. Но она меня сразу поддержала. Поэтому группа неуверенных, потом небольшая группа, человек 10, уверенных. Человек десять уверенных посчитали на пальцах, из каких частей состоит басня, показали два пальца, три или четыре. Спросили самого жирного: кто разбил на самое большое число. Такой был один из 8 человек. В основном все разложили на два, некоторые — на три. То есть слово мораль выделили в отдельный кусочек. Потом: как уговаривала. Потом: как сыр выпал, и с ним была плутовка такова — это была третья часть в этом рассказе. А там, где четыре, там это была четвертая часть.
– А четыре тогда какие?
– Мораль; ворона сидит с сыром, а лисица ее уговаривает; лисица убегает. А вот что ворона сидит с сыром, и никто ее не уговаривает, и что она пока еще сама по себе — эта история у них не уложилась. Вот знающие басню, они ее не выделили. А после этого просто грубо разделили класс пополам, просто два ряда. Центральный ряд — в половинку. Одна группа собралась в одном месте, другая — в другом. И было дано задание: вот вы все воронья стая, и ворона вам рассказывает, а вы все лисья стая, и вам лиса рассказывает эту всю историю. Ну это классика, которую мы уже с вами давно-давно проходили. К сожалению, конечно, никакого целостного взгляда у детей на предмет не было. Девочки и мальчики подходили и говорили: я хочу быть вороной. Я работала как раз с полугруппой ворон, а ОИ с полугруппой лисиц. Я думаю, что это на самом деле лучше, но у них получилось много лучше, потому что наша ворона просто стонала и жаловалась, однообразно стонала и жаловалась, без возмущения, без порицания самой себя, без передразнивания лисицы. Вот наши вороны, которые делали это все, они просто жаловались. Вся группа каркает, летает, кто сидит, кто дерется. Поэтому надо было переплакать их. Вот насчет разнообразного поведения — его не было. Вот показали мы свое однообразное поведение со стоном и поняли, что это неинтересно. Потом вышла группа лисиц. И с некоторой такой поддержкой режиссерской, учительской, нашей с ОИ из зала, получилась действительно очень смешная история. Я увидела, что такая инсценировка заставляет басню сиять. Потому что когда она хвалится, как она эту дуру облапошила. Этот класс вообще очень живой. Это 3-й класс. В общем, театральный. Девчонка так действовала, что можно просто ничего не добавлять. Как она рассказывает, так и рассказывает: и насмехается, и передразнивает. А всем остальным оставалось только хохотать, где надо. И поскольку они хохотали и аплодировали, где надо, то получается очень здорово, возникает глубина басни. Ну а потом вызвали несколько ворон для поиска все-таки той вороны, которая могла рассказывать. Вышли пять человек, просто желающих, кто хочет попробовать себя вороной. Стали рассказывать, и к концу урока мы уже приобрели, что и с вороной тоже можно по-разному делать. И, конечно, понятно, что и акценты будут разные. Мы с ОИ столкнулись в трактовке фразы: «Тут сырный дух лису остановил. Лисица видит сыр! Лисицу сыр пленил!» О.И. говорила, что это вот какое безобразие, вот сыра захотела! А в моей трактовке это было так: ну разумеется, это же не я ее интересую, а сыр ее пленил! Она пошла за сыром, а не за мной. Мы на глазах у детей показали две разные истории. И поскольку я надеюсь, а я как-то уверена, что этот класс слышащих детей, особенно чуткий к театральному делу, они, конечно, это различили. Поэтому у них хотя бы уже два варианта есть. А как они сами будут делать, я не знаю. Ну О.И. во всяком случае абсолютно увлеклась. Сначала она не понимала, как это можно, а потом ей самой это очень понравилось. И класс будет выступать так. Сначала будет одно гнездо, потом второе, и два раза класс прочтет эту басню. Ну если надо будет оставлять, то, конечно, надо будет оставлять лису. Просто реакция лис гораздо более выразительна. Но, конечно, мне кажется, что очень выгодно, если сделают и то, и другое. Басня сразу засияет.
ххххххххххххххххххх
– А про 4-й класс. Они решили ангелов, что у них пропадают костюмы ангелов. Раз Бог есть, то, значит, ангелы должны быть.
– Туристы, охотники, цветы, листья, елки.
– Охотник будет завтракать. Завтрак на траве. И потом оставит сыр.
– Это мы с учительницей обсуждали, как это можно было бы сделать. А что они будут делать, я не знаю. Но когда какой-то авторский текст надо было сказать, я говорю: ну вот очень хорошо, чтобы елки сказали: «Сыр выпал, с ним была плутовка такова». Учительница очень кривилась, смущалась и говорила: нет, они у меня там все неговорящие, они у меня там все глупые, медленные и тупые. Я говорю: ну вы их заставьте просто кричать громко: «Сыр выпал, с ним была плутовка такова». Они же прокричат. Так что вот такой разговор был, богатый очень.
– Меня интересует роль взрослых педагогов и детей. Ведь все равно всегда все выдумывает режиссер, педагог. Но одно дело, когда у детей полная иллюзия, что это они сами, и другое дело, когда… Даже если они что-то сами предложили, то все равно в руках педагога это становится его идеей. Вот ведь у О.И., это же вы во многом рассуждали. О.И. сама не понимала. Они не понимала, а дети все равно воодушевились, когда вы чего-то сказали?
– Дети очень воодушевились на лисах. Ну это она с ними работала — насчет лис.
– А сама идея кому-то рассказывать.
– Детям было абсолютно все равно. Мы же с вами знаем, что для них басня — это несуществующая радость, это даже не сказки, ну и уж, конечно, не комиксы.
– Вот на сказке они бы еще предлагали, как сыграть.
– Дали бы комикс. Ну любой, самый примитивный комикс, например, кот с клубком. Они бы придумывали. А басня для них совершенно… Причем понимаете, когда вы говорите: сами или не сами они решают. Значит, во-первых, поскольку это им чуждый материал, они это не решают сами. И во-вторых, жанр учителя в школе, в начальной… Нужно иметь такую О.И., которая чутко к театральному искусству относится. А это совсем не все. И, в общем, минимальное число учителей. Это для которых ребенок на сцене представляет собою не просто исполнителя. Вот О.И. всегда, когда ее класс выступал, это были молчаливые сценки, какие-то такие сюжеты с какой-то психологической нагрузкой, которую могли нести дети. Никакой эстрады, никаких плясок не делала. То есть для нее психологическая история, которую могут размотать дети. Вот ее такая классика была победоносная, это когда лес, ворона стащила шляпу у лисы, ворона хвалится. Там ни одного слова не говорилось. Елки ссорятся, на кого лучик упадет, ветками машут. Вот такие истории они играли. Две девочки стоят в виде елок.
– Это когда в классе они занимались?
– Это ее прошлый выпуск. Просто у нее жанр такой — она театральную ткань понимает. А ведь когда мы делаем инсценировку и вообще занимается театром с детьми, это, как вы сами знаете, там очень много дремучего леса. Просто под театром понимается нечто внешнее, а все внутреннее скрыто. Вот как на уроке литературы учительница говорит: «Что такое фантазийное и таинственное?» Это когда мы причин не знаем. Так что театр, он, наверное, такой фантазийный, потому что там причин никто не знает, откуда что берется.
ххххххххххххххххххх
– Ну теперь давайте про конкурс.
– Ну вот, значит, прошел конкурс. Ученики 7-го класса и ученики 4-го класса были поставлены в позицию.
– Вы сами этого не видели, потому что было холодно, зуб на зуб не попадал?..
– Они присутствовали на этом конкурсе, потому что у них в это время был урок театра, и им было дано такое задание: вот смотрите конкурс, потом я вас разобью на произвольные группы, и каждая группа покажет по 2-3 фотографии из конкурса, из просмотренных спектаклей по басням.
– Зачем их потом разбивать? По идее, их надо было заранее по группам?
– Нет, почему, Вячеслав Михайлович, нормально. Потому что каждый сидел с тетрадкой. Каждый или зарисовывал, или придумывал что-то такое. А потом, собравшись вместе, они могли поделиться мнениями. А если бы их сразу разбить на группы, там, не дай Бог, возник бы один, который бы за всех подумал. И потом они шумели бы. Они могли бы всей группой обсуждать это. То есть они могли бы мешать зрителям. Так что это вроде правильно было сделано. Так вот. Один класс две басни показывал. Два четвертых, два третьих, два вторых, два первых — всего шесть классов. Значит, семь басен было показано. Седьмой класс делал эти фотографии на следующий день, на следующем уроке. А четвертый класс делал в конце урока. Вот только что они посмотрели, и они делали фотографии. Надо сказать, что они не совпали с мнением жюри.
– Это вам все рассказывала сама учительница?
– Да, которая вела уроки театра, которая смотрела эти фотографии. Она в жюри не была. Она организатор и заместитель директора. Тем более, что она ведет уроки, и они представляла басни, так что не она была в жюри. В жюри была учитель литературы старших классов, библиотекарь школы и я. А поскольку мы там сидели, а все остальные прыгали и бегали в зале, а в зале было так холодно, что мы не просто замерзли, мы промерзли просто до корней. Поэтому как только конкурс кончился, захотелось тут же пойти побегать в спортивный зал или побегать просто по лестницам школы, хоть немножко согреться, потому что мы полтора часа сидели неподвижно. Поэтому я ушла и не присутствовала, когда 4-й класс показывал фотографии. Ну так вот, выяснилось, что самая такая, на мой взгляд, шикарная басня «Квартет», которая была представлена, ее вообще не брали, потому что там все впечатлил оркестр, но почему-то они решили его не фотографировать. В общем, эта басня вообще не отразилась в фотографиях. Басня «Кот и повар» впечатлила их тем, что там были в поварских костюмах дети, которые стояли за столом и что-то резали. Басня была никакая, как бы воплощение ее было минимальное, потому что не было рассказчика.
– А они резали, по-моему, по памяти физических действий.
– Нет, по-настоящему. Яблоки резали, чистили.
– Значит, это было на репетициях?
– Да, на репетициях это было так. А потом решили все сделать, по вашей, по-моему, подсказке, от вас я им передала подсказу, что возьмите все по-настоящему. Это их и убило, потому что они только на сцену принесли настоящие яблоки, они уже слушать не могли, они яблоки резали, они смеяться не могли — ничего не могли. Но резали. И поэтому выглядели, и поэтому их фотографировали.
– А на самом деле показались они слабенькими?
– Очень.
– То есть получилось, что они впервые резали на сцене? Нет бы порепетировать.
– Нет, там неудача была в том, что тот повар, который пришел рассказывать про другого повара, который убежал, он как бы рассказывал без всякого аппетита, не знаю, почему. То есть он неинтересно рассказывал, они неинтересно слушали, поэтому там не было ничего. У них там еще было задумано, что кот лежал перед столом, и кот тоже слушал. То есть повара слушали, кот слушал, и кто-то рассказывал. Ну это не случилось никак. Этот класс мы вывели в победители за счет басни «Хвастун». И у них там было, что сначала все звери разные выползли, и заяц выполз, а потом пришел ворон и рассказал эту историю, как это все было. Был очень хороший рассказчик.
А заяц при этом не реагировал, когда слушал. Он не краснел, бледнел, дрожал. Ну чего-то на мордашке что-то и выражалось, ну, в общем, сценически решено не было.
ххххххххххххххххххх
Не было понятно, что это про него рассказывают. Можно даже было подумать, что про другого. Ну вот этот класс и не выставили на «Ворону и лисицу». А учительница говорит, что они так обиделись, что их не выставили, что они аж пять вариантов «Вороны и лисицы» в классе сделали. Кстати, вот что было самое интересное, но вряд ли я это увижу, потому что я не думаю, что эти все пять вариантов приготовила ИС, я думаю, что какие-то варианты дети сами сделали.
– Эти пять вариантов сделаны были до конкурса?
– Нет. Это потом. Конкурс в школе прошел.
– Я подумал, что они придумали пять, а их все равно не послали.
– Их пока вообще никого не послали. Просто они решили приготовиться. ИС сказала, что они покажут. Так что у них просто социальная обида сыграла. На фотографии показывали, как резали яблоки. Потом показали фотографию из показа 2-го класса.
ххххххххххххххххххххх
Резали настоящими ножами. На настоящем столе, настоящими ножами. Это, очевидно, произвело впечатление на зрителей. Ну, вообще, в этой школе они все на сцену вылезать-то привыкли. А со зрительской культурой очень плохо дело обстоит. Вот как это ни странно. И учителя, по-моему, их неправильно двигают. Как бы там стиль какой-то странный. Потом вышла в фотографию басня Михалкова «Крыса и мышь». Вот делали фотографию этой крысы, которая сидела очень гордо, развалясь. Действительно, девочка очень хорошо работала. Ну такая была классическая инсценировка. Кто-то говорил от автора, а они этот диалог вели. И девочка, которая играла крысу, ну со всеми дежурными, взрослыми приспособлениями. То есть, на мой взгляд, это и басни разрушение, и актерская такая эксплуатация неправильная. Ну вот, значит, показывали эту фотографию. И басня, которая не победила, потому что, по-моему, тоже была просто непонятна: чего-то ходят люди, чего-то говорят. Это была басня, когда лев распоряжался и послал стеречь то ли волков, то ли овец. Вот такая была история. Они это все очень бурно разыграли. Мы их специально в благодарность от жюри похвалили. Но там был такой современный театр. Это был, по-моему, 3-й класс. Там были какие-то фанфары, какие-то ассоциации на современную жизнь были, и это было, по-моему, совершенно непонятно, и неудобоваримо, и несъедобно ни в мизансценически, ин интонационно, ну никак не было решено. Но задумка была такая буйная. Так вот, оказывается, эту басню фотографировали. То есть мы тут с детьми разошлись. И, конечно, «Листы и корни». Вот эти танцующие розово-голубые-зеленые девочки и лежащие на полу мальчики со шляпами на лицо, как ковбои, это, конечно, фотографировали.
– Само задние учительница сама придумывала или с вашей подачи?
– Это очень давнишнее, с наших семинаров театральных. Вот когда в наши семинары включаются ТЮЗы и мы смотрим их спектакли, или когда смотря театральной самодеятельности, конференции «Школа и театр» идут, то там показывают очень много самодеятельности. И вот вместо того, чтобы просто длинно разговаривать, все участники этого обсуждения разбиваются на малые группы, показывают фотографии из самого слабого спектакля…
БАСНИ: Четвёртый заход // (RU-23; 11/2002) Черновая расшифровка диктофонной записи рассказа А.П.Ершовой и реплик В.М.Букатова
– Я не помню, рассказывала ли я, когда в школе, после внутреннего конкурса школы, было решено, что два класса будут готовить выход в район. Эти два класса, это были 3-й и 4-й классы. Оба класса делали «Ворону и лисицу». И вот один класс с ангелами, с вороной посередине.
– Они ведь показывали не это.
– Они показывали не это. Но в результате их успехов было сказано, что вот этот и этот класс, который выступил успешно, вот пускай учительница Н.Ф. и учительница О.И. в своих классах приготовят басню «Ворона и лисица», а мы выберем, который лучше.
– То есть это, по сути дела, еще один тур.
– Это вот две учительницы изнутри школы выставляются в район. Причем это уже идет разговор о том, что все готовят одну басню. Вот они эту басню делают, и другие учителя в этом районе — все делают только басню «Ворона и лисица». Вот из этих двух сказали, что они отберут. Потом наступила следующая неделя, и завуч школы начальных классов в таком недоумении: прямо не знаю, что делать, потому что у Н.Ф уж так хорошо, а у О.И. играют, конечно, очень хорошо дети, где лиса рассказывает и ворона, ну там не все реагируют правильно, но все-таки все хорошо играют, ну посмотрите, пожалуйста! И вот я выхожу в коридор и смотрю…
– А первую, которую она называла, это с ангелами?
– Да, это с ангелами.
– Ей ангелы очень понравились? Ну и вторые тоже понравились?
– Да, так вот вы выберете, Александра Петровна, попросила она. Я стала смотреть, как дети играют этих ангелов. Это такой дежурный вариант. Причем мне говорили, что это они только условно. Учительница их наставляла: ты быстрее беги, ты медленнее беги, не так рука поднята и так далее… Она руководила движением. Там, действительно, занят почти весь класс, скорее даже весь. Там бабочки, цветы.
– Расскажите картинку, как мультфильм.
– Тишина на сцене. На сцену выходят три девочки. Они изображают из себя елку. И среди них стоит стул, на который, естественно, будет потом залезать ворона. Это вот из декорации нам нужен только стул для вороны. И еще стул с левой стороны сцены, если от зрителей глядеть. Рядом с елкой сидит ребенок на корточках — это мухомор, потому что тоже есть костюм мухомора.
– И все в тишине пока?
– В тишине, потому что просто музыки не было. Мне говорили, что вот тут будет музыка, они еще не подобрали, но подберут. Скорее всего это должно было быть на музыке. Потом на музыке выходили девочки в костюмах цветов, кружились, танцевали, потом садились вроде такой клумбы. Потом прилетали бабочки, летали в костюмах. Потом выходили два охотника. Поскольку это все было и без костюма, и без реквизита, только как бы это все пояснялось, как они выходили. Ну с точки зрения актерской игры, это все было никакое. Еще птичка пролетала. Это вот там, где она неправильно махала крыльями. Мальчик пролетал птичкой над всем этим. И было понятно, что за этой птичкой сейчас выйдут охотники. Это тоже было без ума, потому что куда птичка улетала, оттуда охотники и выходили.
– То есть дети все это делали без собственного понятия, потому что им так сказали?
– Нет, ну как без понятия?! С полным понятием. Тут вышел охотник. Ну и что, что вышел охотник? Для детей это не был повод игры. Для детей это был выход охотника. Содержание, что такое выход охотника, театрализация. Вот охотники охотились.
– Для детей это повод быть послушными?
– Да, конечно, надо быть послушными. Выступить и получить роль. Если будешь послушный, получишь роль. Потом охотники садились завтракать. И вот когда они разворачивали бумагу с сыром и начинали есть, над ними пролетали два ангела, насколько я помню, по-моему, все-таки два ангела, махали руками. Перед этим была ворона. Ворона, наверное, уже забралась наверх или только что прилетела — тут я запуталась. В общем, после того, как ангелы послали мысль оставить сыр, охотники оставляли сыр и уходили. Ворона брала этот сыр, залезала на табуретку над елкой. Цветы, которые стояли на сцене, шесть девочек, по-моему, хором, а может быть, по два человека: «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра. На ель ворона…» И начинают произносить басню: «…да призадумалась, да сыр во рту держала». Тут, конечно, выходит девочка, которая получила роль лисы, со всеми лисьими штампами выходит на сцену, и начинается сцена: она стоит под елкой и все слова говорит: «Голубушка, как хорошо…»
– То есть инсценировка, только такая вся украшенная?
– Ну конечно. Девочка-лиса говорит девочке-вороне. А потом: «Сыр выпал. С ним была плутовка такова», — опять же говорят цветы. А потом я пошла смотреть инсценировку в другой класс. Это 3-й класс. Эту всю инсценировку они крутили в коридоре. А эти прямо в классе, к доске вышли. У них, как я понимаю, девочки играют лисью нору, а мальчики играют воронье гнездо. Так что тоже нормально. Но, кстати, не все. Потому что в этом 3-м классе есть урок или кружок театра, который идет во внеурочное время, факультативно. И вот те, кто на этот факультатив ходит, это почти весь класс, ну минус пять человек, значит, все играют. Значит, вышли лисы, там у них ежик ползет, еще у них был задуман ежик, поскольку из-за столов не видно. Они мне говорят: «Нет-нет, Александра Петровна, еще не все, еще ежик ползет там». Просто, молча.
– Вот обрисуйте картинку. С чего начинается?
– Сцену заполняют девочки, которые играют во что-то: в догонялки, карусели, хороводы. И вот на всю эту крутящуюся девчачью команду выходит лиса и начинает текст: «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна…» Вот она все это рассказывает. Они вокруг нее собираются. И девчонка так хорошо рассказывает, что дети забывают, что они в ролях. Они просто балдеют и слушают эту басню и забывают смеяться. Поэтому когда я все посмотрела, я спрашиваю: «А где же там замечательная реакция?» Им же рассказывают, как мы всегда облапошиваем ворон. Вот они это забывают. Они с таким интересом слушают. Но девочка читает замечательно. Ну просто пять с плюсом и принимай в театральный институт. У нее сыр в руках. Она сыр принесла, оказывается. Поэтому она потом за сыром уводит их за собой. И тут через сцену ползет ежик, ничего не говоря.
– И он похож на ежика?
– Ну, естественно. Ребенок ползет, скручившись, по полу. Поэтому его видно-то не было из-за стола, где я сидела. Они будут в костюмах. У них будут рыжие майки, рыжие шапочки. Я ведь не смотрела целый вариант, я только это просматривала. А потом мы замечательно поставили в круг стулья. На эти стулья уселись мальчики. Причем они там и каркали, кто перышки чистил, кто ругался, кто разговаривал. И тут приходит девица и рыдает: «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна, и все не впрок…» Они там возмущаются, каркают. И потом кончалось тем, что они ее утешали. Она улетала уже без сыра. И опять полз ежик. Вот, по-моему, так. Такая была задумка. Ну я говорю завучу: «Ну что вам сказать? Если вы хотите быть банальными, как все, то тогда, конечно, вот этот класс Нины Федоровны выставляйте. А если вы хотите быть оригинальными…» Я еще говорю такую наглую фразу: «Если вы хотите, чтобы было понятно, что это школа-лаборатория, что это школа, которая о воспитании искусством более-менее серьезно думает, и чтобы это комиссия ваша смотрела, но тоже немножко бы удивилась, то, конечно, посылайте 3-й класс вот с этим вариантом». А тот 4-й класс. Я ухожу из школы, не зная, что они решат. Когда я прихожу через неделю, мне говорят: «Всё, решили, что посылаем 3-й класс, вот этот интересный вариант». Я вижу, что мизансцена в классе такая: там сзади стулья стоят, очевидно, вся администрация школы, все учителя смотрели этот вариант. Ну, действительно, это такая прекрасная, самостоятельная, веселая детская работа. Ну невозможно это не оценить.
– Она все-таки действительно самостоятельная в большей степени?
– Этот же класс вообще работает по социо-игровой методике. Поэтому они вообще согласны думать и пробовать. Я думаю, что, конечно, там режиссура была. Там, конечно, они над фразой работали, над какими-то элементами, моментами. Ну, в общем, я думаю, что для них это было не тяжело, и не противно, и интересно. Это каждый раз по-разному. Это же не заучено.
– А у них внутри, вот у каждого исполнителя, вот эта сверхзадача, как по Станиславскому, то есть собственная лепта, собственная задумка читалась?
– Думаю, что какая-то минимальная собственная задумка была.
– Вы же говорили, что «вороне где-то Бог» — это еще не по зубам 3-му классу.
– Ну конечно. Тут получается так. Детям понятно, когда кто-нибудь кого-нибудь облапошил. Все-таки им это понятно. Они так это и делали. Другое дело, что на репетиции, которую я видела, они заслушивались текстом, потому что все-таки слова-то не их. Потом сама по себе лесть еще не выделяется ко всему.
– А вот утешение вороны?
– Это очень здорово. Они хорошо делали это. Сочувствие у них хорошо получалось. Они хорошо так на разные голоса каркали. Я так понимаю, что и администрации это понравилось. И мне сказали, что в четверг их повезут.
– Еще был момент. Вы говорили еще один класс, 5-й или какой-то класс сделал чуть ли не пять вариантов.
– Но они не показывались, и я не смотрела.
– То есть они как-то успокоились? У них сначала был такой зуд… Потому что на самом деле жалко, что если кто-то хочет.
– Ну если от школы можно было выставить только одного, то чего хочет или не хочет? Я-то думаю, что все, кто хотел, тот получил с этого пользу. Итак, выставили вот этот мой любимый класс. И потом разговариваю с учительницей: «Ой какой ужас! Там было девять школ. Все играли то, что делала у нас в школе НФ. Да у нас НФ еще лучше. У них вообще ворона на табуретке. Подходит лиса, и автор чего-то говорит. Ну а нам-то дали последнее место — за оригинальную режиссуру, и всё!» И только одна учительница, которая была на этом смотре, которая не выступала сама, классов не показывала, сказала: «Да, ну это вы им, конечно, нос-то всем утерли!» Вот и всё, чем мы могли утешиться. То есть для школы это все кончилось и не победой, и никак. То есть это не оценило жюри. Жюри несколько даже возмутилось, что «как это вы басню будете показывать два раза. Нет, — кричало жюри. — Нельзя два раза!» А им говорили, что школа отказывается один раз, школа говорит, что она два раза хочет басню читать. «Ну ладно, пусть читает». Так что полным поражением все это кончилось.
– То есть жюри ничего не увидело?
– Да. Жюри не оценило эту работу совершенно. А сами дети, участники, абсолютно все оценили. Они, естественно, не говорили, что они лучшие, но они говорили, что это же неинтересно все, что показывали.
– А вы с ними разговаривали?
– Нет, это учительница разговаривала. Ну школа детей, естественно, поздравила, поблагодарила. Как бы дети-то были невиноваты. Но вот это мое, в данном случае, эстетическое руководство оценено не было. Ну я, в общем, это вполне представляю, потому что если это начальная школа, и они инсценируют басню, то там, по-моему, такой, действительно, дремучий лес и по поводу басен в начальной школе. А уж по поводу инсценировок — так это еще.
– И теперь ваше отношение к школе как-то повлияет?
– Думаю, что нет. Оригинальность есть оригинальность. За оригинальность надо платить. Я же говорила, что если хотят быть оригинальными, посылайте. Мне-то что кажется, что во время этой работы ни учителя, ни я, ни дети — мы детям вреда не сделали. Мы со своей стороны, даже вот то, что весь коллектив школы согласился послать этот вариант, а не тот, — это же тоже не вред детям. Если бы тот класс видел этот класс, я тоже думаю, что они бы это поняли. То есть вообще с этим номером можно выступать хоть во Дворце съездов. Это любой артист драматический оценит. Опять ведь, в самом начале, когда мы только узнали об этом конкурсе инсценированных басен, мы же с вами сразу в ужас пришли, что это просто заложена какая-то ерунда. А уж если теперь говорить про театр, про исполнительское искусство, про актерское творчество, про режиссерское решение, и про эту пьесу, и про ее сверхзадачу, то вообще представление об инсценировках пьес или о постановках пьес… Ведь в школе как? «Недоросль» — это всем понятно, что такое. И так далее.
– Мне-то кажется, что это необычный ход, что читали все одну и ту же басню. И мне кажется, что на самом деле это какие-то отголоски наших с вами усилий, в основном ваших усилий, потому что ну лет десять мы об этом много раз говорили. И в результате вы получили отголоски…
– Ну еще неизвестно. Это как бы не личные усилия, это как бы время движется к тому. И в конце концов, может быть, действительно это полезно сделать так. У меня на душе никаких неприятных чувств нет. И, по-моему, и в школе нету. Ну во всяком случае у тех учителей, которые работаю со мной. Потому что именно представление о том, что мы детям не навредили. Так что у нас есть общее понимание.
– Средняя школа как-то участвовала в конкурсе?
– Нет.
– То есть это были только начальные классы?
– Да.
– И там то, что вы рассказывали, по-моему, были еще 5-е классы?
– Ну это в школе, внутри.
– 5-й — самый верхний класс?
– Хотя – не было 5-го. 4-й был. 2-й, 3-й и 4-й. Они просто большие дети, и поэтому две басни показывали. .
Фрагмент памятника И. А. Крылову в Летнем саду (скульптор П. К. Клодт, Петербург)